Читать онлайн «Дневник молодого специалиста[СИ]». Страница 22

…Ещё не встало солнце, а жители окрестных хуторов уже знали, что Дракон-парк не двинулся в путь и всё так же красуется посреди Гоблинового выгона.

Сначала на его территорию пробрались озорные гоблины. Затем в ворота осторожно заглянули эльфы. Недоверчивые гномы долго не решались подойти к аттракционам и последовали туда только за магами и ведьмами.

Странное зрелище открывалось их глазам! Красивые аттракционы были неподвижны, теперь они уже не напоминали живых драконов: потускнели глаза, не раскрывались и не дымились огромные пасти… Но это никого не смущало: ведь золотая чешуя, алмазные когти и жемчужные зубы сохранили прежний соблазнительно-роскошный вид! Кое-кто уже пытался тайком отломить тут немного чешуи, там небольшой зуб. Гномы ходили кругами вокруг павильона, в котором оставили выручку от продажи билетов.

С каждой минутой толпа становилась всё больше. Многие жители городка, побросав обычные дела и прихватив на всякий случай мешки, собрались в Дракон-парке. Они ещё не решались открыто заняться мародёрством, они заворожённо смотрели на роскошные богатства, так беспомощно лежащие вокруг них. Но ещё час бессмысленного ожидания, какой-нибудь провокационный крик, и конец Дракон-парка неминуем.

И никто не понимал — да и не собирался понимать! — седого, как лунь, шатающегося (все они пьяницы!) гоблина, который то и дело хватал кого-то за руку и с ужасом и отчаянием указывал на закрывавшие городок холмы.

Облако густого дыма поднималось за холмами, а на вершине одного из них что-то очень ярко блестело…

Вот такую историю рассказал Никодимыч, её как раз хватило на обратную дорону к гостинице.

Когда мы доехали до знакомого городка, уже стемнело, как и при первом нашем въезде в него. Никодимыч вернулся от романтики к скучному быту и сказал, что уже много часов не ел ничего, кроме жареного цыплёнка на одном из уровней объекта. И опять повторил, что здесь есть замечательная корчма.

Кирилл рассмеялся:

— Пошли в гостиницу, светский лев! У нас ещё остались консервы.

Но с гостиницей произошло непонятное преображение.

Перед нами распахнулся большой холл более чем в три этажа высотой и размером с футбольное поле. Над дверью, в которую легко прошло бы стадо носорогов, размещался барельеф, изображавший рыцаря в золотых латах, спасающего деву, привязанную к дереву. Дева была раздета, и её тело прикрывала только завеса из волос. А рыцарь, с искажённым (от страсти? или верности?) лицом изо всех сил пытался развязать веревки, которыми дева была привязана к дереву. Я решил, что если бы жил в этом доме, то рано или поздно мне пришлось бы влезть наверх и помочь ему: дурака он валяет — вот что!

За огромным резным окном по другую сторону холла широкий изумрудный газон простирался вплоть до белой конюшни, перед которой молодой черноволосый парень в пестром балахоне и блестящих башмаках с бантами мыл карету. За конюшней росло несколько декоративных деревьев, подстриженных как пальмы. Дальше виднелась большая оранжерея со стеклянной крышей. А потом снова какие-то деревья, а позади всего этого массивные бесформенные очертания предгорий. Дичь и глушь!

Справа от окна ажурная, выложенная деревянными плитками лестница, вела на балкон с кованой металлической решёткой, украшенной витражом из цветов. Ближняя к двери часть холла вдоль стен была заставлена уродливыми стульями и креслами с рыжими плюшевыми сиденьями. Наверное, на них должны были отдыхать путешественники, но они выглядели такими новенькими и нарядными, будто на них никто никогда не пытался сесть. Огромный камин с чудовищными вертелами и заслонками, украшенный мраморным колпаком с амурчиками по углам, навевал мысли о жареных целиком быках и свиньях. Над камином висела большая, писанная маслом картина. На картине был изображен застывший неподвижно охотник в старинном обмундировании, который тыкал арбалетом в очень рассерженного оленя с непомерно ветвистыми рогами. У охотника были белесые усы, горящие, как угольки, глаза, а он казался человеком, с которым лучше не связываться. Я подумал, что это, вероятно, предок хозяина гостиницы. Рядом с картиной на стене красовались две кабаньи головы, продырявленные пулями… а может быть всего лишь изъеденные молью. Пол устилал толстый ковер, стены матово отсвечивали серебряной краской.

А вот в дальнем углу стояла современная мебель, блестевшая металлом и пластмассой. На тёмных подставках поблескивали причудливые скульптуры, а посередине располагалась огромная трехгранная витрина. На выступах, подставках и ступеньках из зеркального стекла

стояли такие фантастические вазы, кубки и амфоры, какие только могло создать воображение художника.

Но вот что странно: в первый раз я ничего такого в этой корчме не заметил.

Я обернулся к сотрудникам и понял, что странности в гостинице не запланированы.

— Ты куда нас привёз? — испуганно прошептал Никодимыч.

— Я? За рулём Кирилл сидел. А где это мы?

— Может быть, это новое оформление? — предположил Кирилл.

— А солнце? На улице день ясный, ты это видишь?! — Никодимыча трясло. — Ребята, уходим!

Но было уже поздно: за входной дверью тоже сиял солнечный день.

Более того, на пороге стоял хозяин в какой-то старинной и богатой кацавейке. Не обращая внимания на свои прежние аристократические замашки, он собственноручно ощипывал фазана, оставляя ему перья на голове и хвосте. Судя по выражению лица Никодимыча умнее было промолчать, но, честно говоря, я растерялся и спросил:

— А почему не всего?

— Это могут оценить только едоки, умеющие наслаждаться не только вкусом и ароматом, но и красотой блюда, — важно ответил хозяин, кивая куда-то головой.

Я посмотрел в том направлении и увидел двух всадников, как видно господ, в костюмах, напоминавших те, которые мы видели во время экскурсии по корчмам. За ними, тоже верхом, ехали двое слуг. Господам было приблизительно лет пятидесяти-пятидесяти пяти. Отличие в одежде указывало, что занимаются они совсем разными делами.

Один из них, очень воинственный на вид, опережал второго на полкорпуса лошади. Он был в бархатной, когда-то ярко-синей широкополой шляпе, с тех пор, как хозяин впервые её надел, она не раз побывала под солнцем и непогодой. Из-под шляпы свисали длинные седые волосы. Лицо всадника украшали усы с проседью и борода, прикрывавшая латный воротник — единственную часть защитных доспехов, не отданную всадником слуге. Мускулистые руки всадника и торс были обтянуты курткой из толстой кожи, в прошлом коричневой, но, как и шляпа, потерявшей первоначальный цвет, возможно, не столько в борьбе со стихиями, сколько от трения о доспехи (вероятно, из-за жары шлем и кираса были привязаны к луке седла слуги). На широком кожаном поясе соседствовали длинная шпага и боевой с треугольным лезвием топорик, которым можно было и рубить и колоть. Воин и его оружие покачивались в такт с четким шагом и капризным ржанием боевого коня, который словно гордился тем, что гарцует впереди. Я подумал, что этот тип не ряженый и не притворяется, как вчера мы и прочие посетители корчмы.